Деревня, в целом, достаточно легко перенесла введение сухого закона в связи с началом первой мировой войны. Однако, ограничения на виноторговлю, ухудшение положения с продовольствием способствовали увеличению самогоноварения и потребления алкоголя в деревне. Эта тенденция усилилась после Февральской революции 1917 г., что подтверждают источники. Так, в докладе о состоянии Орловской губ. за время с 1 марта по 1 апреля 1917 г. читаем: «Самогонка. Единственное, что вызывает самые серьезные опасения — это распространение тайного винокурения, которому волостные комитеты едва ли противопоставят серьезные препоны, ибо жажда к вину не погасла после двухсполовинойлетнего принудительного воздержания» . В докладе Елецкого уездного комиссара Орловской губ. от 4 октября 1917 г. говорилось: «Варка самогонки в уезде не уменьшается. Борьба с нею очень затруднительна. До сих пор еще ни один не осужден, хотя протоколы и вещественные доказательства представлялись. Военные команды, посылаемые в уезд, часто сами пьют, острастки никакой нет».
После Октябрьской революции, и особенно в годы «военного коммунизма» самогоноварение и потребление алкоголя еще более усилилось, так как «ввиду прекращения товарооборота между городом и деревней крестьяне старались побыстрее перекурить хлеб, чтобы избежать его сдачи по разверстке. «Ножницы цен» между сельскохозяйственными и промышленными товарами были таковы, что крестьянину оказалось выгоднее сбывать в городе не хлеб, а полученный из него продукт — самогон, и на вырученные деньги покупать ситец, соль, гвозди, керосин и т. д. В этом случае ему удавалось не только ликвидировать «ножницы цен», но и извлечь из этого выгоду».